Гавриил Державин
 






Глава 1. Потомок мурзы Багрима

«Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, потом при императоре Павле член верховного совета и государственный казначей, а при императоре Александре действительный тайный советник и разных орденов кавалер, Гавриил Романович Державин родился в Казане, от благородных родителей, в 1743 году, июля 3 числа». Так на седьмом десятке лет начал диктовать свою автобиографию Державин, назвав ее: «Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина». Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей его жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца своих дней. Прежде всего и больше всего Державин был поэтом, сильным, ярким, самобытным, глубоко национальным творцом поэтических произведений немеркнущего значения. Этим он для нас и интересен, потому мы и хотим знать, как он жил, чем был занят, в каких условиях писал свои стихи.

Так думаем мы. Державин считал иначе. Он гордился своей славно пройденной жизненной дорогой, которая привела его, простого солдата, к высшим должностям в государстве, своими стараниями добиться в России строгого соблюдения законов, своей резкостью и прямотой в отношениях с царями и вельможами, уменьем

Змеей пред троном не сгибаться,
Стоять — и правду говорить.

Для Державина служебное поприще было важнее пройденного им поэтического пути, хотя свое место в русской литературе он сознавал хорошо. Нужно ли говорить, что он заблуждался, считая так, и что все административные действия и юридические документы Державина не стоят вместе взятые любого тома его стихотворений?! Пушкин сказал: «Слова поэта суть его дела». Но Державин, целиком еще стоявший на позициях XVIII века, когда литература не была профессиональным занятием и дворянство относилось к ней свысока, очень дорожил своей службой; он подробно рассказал о ней в названной выше «Записке», и мы воспользуемся отчасти его воспоминаниями, повествуя о жизни Державина, о его стихах и о творческом пути.

Он был сложным и трудным, этот путь, и заслуживает того, чтобы о нем знал наш читатель, внимательный и разумный хозяин великого культурного богатства, полученного в наследство от старой России.

Державин верно указал дату своего рождения, а место обозначил неправильно. Он родился не в самой Казани, а в деревне Кормачи (по другим сведениям — Сокуры), в сорока верстах от города.

Род Державиных имел своим предком татарского мурзу по имени Багрим, который покинул Большую Орду для службы князю Василию Темному и принял крещение, получив христианское имя Ильи. Произошло это в XV веке. От сыновей его пошли дворянские фамилии Нарбековых, Акинфовых, Кеглевых. В числе сыновей Дмитрия Ильича Нарбекова был один по прозвищу Держава, несший свою службу в Казани. От него по прямой линии и вел свою родословную наш поэт.

В XVII веке Державины, как это известно по документам, владели немалыми поместьями близ Казани по берегам реки Меши, но потом обеднели. Дед поэта Николай Иванович получил в наследство от отца «крестьян три двора». Сыновья его — Иван, Василий и Роман состояли на военной службе. Николай Державин был крепкий, кряжистый старик. Он умер восьмидесяти семи лет в 1742 году, лишь немного не дожив до рождения своего знаменитого внука.

Роман Николаевич Державин, отец поэта, начал службу, как полагалось дворянину в царствование Петра I: шестнадцати лет от роду, в 1722 году, был зачислен в Бутырский полк и стал тянуть солдатскую лямку. Вероятно, он хорошо помнил Петра и часто рассказывал о нем своему старшему сыну Гавриле, с которым был очень дружен.

Служба Романа Державина проходила в отдаленных от центра России гарнизонных полках, и он медленно продвигался вверх по служебной лестнице, хотя отличался распорядительностью и обладал опытом в административных делах. Он был женат на своей дальней родственнице и соседке вдове Фекле Андреевне Гориной, урожденной Козловой.

Жили Державины бедно. Отец после раздела с братьями получил клочок земли и десять душ крепостных крестьян. Источником дохода было только государево жалованье. По соседству обитали такие же мелкопоместные дворяне. Они вечно ссорились и судились между собой, сутяжничество разъедало казанскую шляхту. Глухая, глубокая провинция царила вокруг.

На склоне дней Державин, вспоминая юность, писал о своей Казани:

О колыбель моих первоначальных дней,
Невинности моей и юности обитель!
Когда я освещусь опять твоей зарей
И твой попрежнему всегдашний буду житель?
Когда наследственны стада я буду зреть,
Вас, дубы камские, от времени почтенны,
По Волге между сел на парусах лететь
И гробы обнимать родителей священны?

Поэтический вымысел коснулся тут только «наследственных стад», каковых у Державиных по бедности не водилось: нищета стояла такая, что, когда умер отец поэта, не знали, как заплатить пятнадцать рублей оставшегося после него долга...

Гавриил Державин был старшим сыном. После него появились брат Андрей, умерший молодым человеком, и сестра Анна, покинувшая свет в раннем детстве.

Будущий поэт родился хилым ребенком. Чтобы сохранить в нем слабый огонек жизни, согреть, его, по народному обычаю, запекали в хлебе, сажая на лопате в негорячую русскую печь. Такое крестьянское средство помогло — мальчик выжил и стал нормально развиваться. Впоследствии Державин говаривал, что в обстоятельствах его начальных дней был предсказан дальнейший многотрудный путь его жизни, потому что во младенчестве он уже прошел огонь, сидя в русской печи, и воду, когда его окунали в купель по обряду церковного крещения.

На пятом году мальчик научился читать. Его мать, подобно другим женщинам своего круга, не получила никакого образования и с трудом подписывала фамилию на документах, но сына хотела видеть сведущим человеком. Сначала, сажая своего первенца за книгу, Фекла Андреевна подкармливала его сладостями, но вскоре всякое понуждение оказалось излишним: мальчик полюбил чтение. Читал он вслух матери по складам церковные книги — других не бывало ни в доме Державиных, ни у соседей, потому что в столицах издавались они еще редко, в небольшом числе экземпляров и в провинцию не доходили.

Романа Державина по службе перебрасывали с места на место, и семья вслед за ним кочевала по России. Из Казани Державины перебрались в Яранск (ныне Кировской области), оттуда в Ставрополь на Волге, а в 1750 году — в Оренбург. Эти путешествия, столь обычные для семьи военного человека, не давали Державиным прочно обосновать свой быт и наладить хозяйство в родовых деревеньках, но были полезны для будущего поэта. Они развивали впечатлительного мальчика, картины русской природы рано запали ему в душу, встречи с людьми помогали первоначальному образованию. Державин с детства слушал живую народную речь, учился глубоко понимать ее и любить.

Годы шли, и Державиным серьезно приходилось думать о будущем подраставших детей. По тогдашним законам все дворянские сыновья в семилетнем возрасте должны были представляться губернаторам — на так называемый «первый смотр». Губернатор знакомился с детьми, их имена заносили в особые книги, после чего ребят отпускали, наказав родителям дать им образование. Через пять лет дети должны были вновь являться к губернаторам на «второй смотр». Тут им учиняли небольшой экзамен в науках и опять отпускали на четыре года.

Такой порядок был заведен для русского дворянства Петром I, который требовал, чтобы все дворянские сыновья получали образование и обязательно шли потом на военную службу: всякий другой род занятий считался неприличным для дворянина, его обязанностью было с оружием в руках защищать «престол-отечество». Указы Петра подтверждали его преемники, за выполнением закона следило особое учреждение в Петербурге — герольдия. Созданная Петром герольдия ведала в России служилым сословием и назначала молодых дворян на службу. В этом учреждении велись списки дворян с отметками: «кто из них к делам годится и употребляемы будут, и к каким», «что у кого детей» и т. д.

Когда дворянскому юноше исполнялось шестнадцать лет, он был обязан явиться в герольдию или в герольдмейстерскую контору в Москве. Его или вновь отпускали на четыре года домой, взяв с родителей письменное обязательство, что, кроме арифметики и геометрии, они будут учить сына фортификации, истории и географии, или определяли на службу в один из полков, где начинали взамен сладких родительских забот муштровать по-военному.

По замыслу Петра, все дворяне должны были пройти солдатскую школу, испытать на своей спине тяготы рядовой службы, прежде чем командовать другими. Но богатые и знатные дворяне быстро научились обходить петровский указ. Благодаря своим связям, знакомствам и деньгам они записывали новорожденных младенцев солдатами в гвардейские полки. С течением лет им присваивались унтер-офицерские звания — капрала, сержанта, потом офицерские — прапорщика, поручика, так что когда такой с пеленок записанный в полк юноша достигал совершеннолетия и являлся для несения действительной службы, то начинал ее уже в обер-офицерских чинах и к двадцати с небольшим годам нередко становился полковником.

Провинциальный армейский офицер Роман Державин, конечно, не мог обеспечить своим детям такую льготу и даже не мечтал о ней. Братья Державины выполнили все, что требовал от них царский указ. «Вольность дворянскую», освобождавшую привилегированное сословие от обязательной службы, установил только Петр III в 1761 году.

Гаврила и Андрей Державины были «явлены» на первый смотр в 1750 году дважды — в Ставрополе на Волге и через месяц в Оренбурге, куда вслед за отцом переехала семья. Смотр проводил оренбургский губернатор И.И. Неплюев, один из сподвижников Петра I, деятельный и видный в ту пору начальник огромного и только что обживавшегося края. По окончании смотра Державиным выдали «пашпорт», в котором говорилось, что «Гавриил по седьмому, а Андрей по шестому году уже начали обучаться своим коштом словесной грамоте и писать, да и впредь де их, ежели время и случай допустит, желает оный отец их по своим же книгам обучать арифметике и прочим указным наукам до указных лет».

Обещать губернатору учить детей было Роману Державину нетрудно, но, когда вернулись домой, пришлось крепко подумать о том, как же это сделать.

Большого выбора Оренбург тут предоставить не мог. Это был молодой город на восточной окраине тогдашней России, и учебных заведений в нем не существовало, за исключением одной частной школы некоего Иосифа Розе. Этот немец заехал в Оренбург не по своей воле: за уголовное преступление, совершенное им в столице, суд приговорил Розе к каторжным работам в Сибири. Но как раз в то время губернатор Неплюев, заботясь о расширении своего города, о развитии в нем торговли и ремесел, добился указа о том, чтобы преступники Из купцов и мастеровых вместо Сибири ссылались в Оренбург. В числе первых поселенцев такого рода попал сюда и Розе. Человек сметливый, он быстро сообразил выгоды своего, казалось бы, весьма печального положения и зажил совсем недурно.

У оренбургских военных и чиновников подрастали дети, которые, как и братья Державины, нуждались в изучении «указных наук». Немецкий язык был родным для Розе, иностранные учителя пользовались почетом у русских дворян, о чем хитрый немец был превосходно осведомлен, и, с разрешения губернатора, Розе открыл в Оренбурге школу для мальчиков и девочек.

Адам Адамыч Вральман, бывший кучер Стародума и главный воспитатель Митрофана Простакова, выведенный Фонвизиным в «Недоросле», должен показаться ученым педагогом по сравнению с каторжником Иосифом Розе. Но, к сожалению, обе эти фигуры типичны для большой группы иностранных учителей, подвизавшихся в России XVIII века. Дворянские семьи, зараженные низкопоклонством перед Западом, без разбору нанимали иноземцев для воспитания детей.

Никто не проверял знаний этих учителей, их педагогической подготовки, нравственных качеств — важно было иметь в доме учителя-иностранца. И великое множество проходимцев обитало в помещичьих домах на таком положении. Нет, стало быть, ничего удивительного в том, что на далекой окраине немец Розе стал признанным «педагогом» и обучал детей всех местных начальников.

Розе был круглым невеждой. Он не знал ни одного грамматического правила и заставлял учеников списывать немецкие прописи и вытверживать их наизусть. Но это еще полбеды. Вдобавок Розе оказался злым и жестоким человеком: он бил и всячески мучил детей, порученных его попечению. И нужно вполне оценить выдержку маленького Державина, которой ему так стало не хватать впоследствии, и тягу его к знаниям, чтобы не удивиться успехам злополучного воспитанника Розе: в этой палочной школе Державин научился читать, писать и говорить по-немецки, и знание языка ему потом очень пригодилось.

Большие способности проявил Державин к рисованию. Он рисовал в свободное от уроков время чем придется и на чем угодно и страстно желал учиться рисованию. Розе тут, конечно, был совершенно бесполезен, и в целом Оренбурге не нашлось ни учителей, ни пособий. Мальчик срисовывал пером изображения богатырей, картинки лубочной деревянной печати, попадавшие ему в руки, и делал это так часто и столь усердно, что скоро стены его каморки были сплошь оклеены рисунками, расцвеченными чернилами и жженой охрой: других красок в распоряжении художника не имелось.

Три зимы ходил Гаврила Державин в оренбургскую школу Розе и прекратил свое ученье у немца по причине переезда семьи на родину, в Казань. Роман Николаевич, испортивший на службе свое здоровье, стал хлопотать об отставке и с этой целью в конце 1753 года выехал в Москву. Он взял с собой старшего сына, намереваясь определить его в Сухопутный шляхетный кадетский корпус или в артиллерию. Отставку Державин получил «за имеющимися у него болезньми», а в Петербург, где находился корпус, поехать не удалось — не хватило денег на дорогу. Пришлось возвращаться в Казань, куда уже перебралась Фекла Андреевна с младшим сыном.

Отец предполагал, скопив денег, выехать с Гаврилой в Петербург на будущий год, но его намерениям не суждено было исполниться: в ноябре 1754 года он умер. Вдова с двумя детьми осталась почти без средств к существованию. Наследственные и пожалованные отцу клочки земли, разбросанные в разных губерниях, не приносили никаких доходов. К тому же, вечно занятый службой, Роман Державин не обращал на хозяйственные дела необходимого внимания, земли его захватывали соседи, а судиться с ними не было ни сил, ни средств — взятки всегда утверждали права богатых обидчиков.

Фекла Андреевна попыталась обратиться к правосудию. В сопровождении детей, которых некому было поручить, она ходила по передним чиновников и судей, простаивала там долгие часы, но не могла добиться даже того, чтобы ее выслушали. Десятилетний Державин был бессильным свидетелем унижений своей матери, и сердце его горело возмущением. Он никогда не забывал черствости и корыстолюбия людей, назначенных творить справедливый суд, с которыми столкнулся в детстве, и сам во всех случаях вступался за притесняемых вдов и сирот.

Между тем время шло, приближался срок второго смотра, следовало подумать о подготовке к нему. С немецким языком Державин справлялся, но сведений о других предметах из школы Розе не вынес никаких. Чтобы обучить детей арифметике и геометрии, этим важнейшим «указным наукам», мать пригласила учителей, но и они оказались людьми несведущими. У своих новых казанских наставников Державин научился перечерчивать геометрические фигуры без доказательства теорем, а в арифметике были пройдены только первые четыре действия.

В 1757 году, когда Державину исполнилось тринадцать лет, мать отправилась с ним в Москву, в герольдмейстерскую контору, желая представить там, как полагается, сына и потом отвезти его в Петербург, в корпус, что собирался сделать покойный отец. Но дело повернулось совсем по-другому: чиновники московской конторы, поглядев на бедно одетую казанскую вдову, сказали, что она вовсе не дворянка, и сына записывать на смотр не стали. Чтобы доказать свою принадлежность к дворянскому сословию, Фекле Андреевне пришлось немало похлопотать. Дело не обошлось без взяток, поглотивших все захваченные на дальнюю дорогу деньги. О Петербурге и корпусе не приходилось и думать, нужно было спешно возвращаться в Казань, чтобы целый год копить средства на новую поездку.

© «Г.Р. Державин — творчество поэта» 2004—2024
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | О проекте | Контакты