Гавриил Державин
 

На правах рекламы:

Blu ray фильмы купить магазин фильмов на blu ray kupi-vse.ru.







Глава 4. В огне крестьянской войны

В октябре 1773 года в Петербурге были получены первые сведения о волнениях яицких казаков. При дворе им не придали большого веса: народные возмущения вспыхивали то там, то здесь — слишком велики были тяготы крепостного крестьянства, — однако каждый раз войскам удавалось легко справляться с беспорядками. Самозванцы-императоры стали не в диковинку, и их не раз видала екатерининская Россия.

Но вскоре выяснилось, сколь ошибочна была недооценка новой вспышки народного протеста. Повстанцы захватывали степные крепости одну за другой и уже вели правильную осаду Оренбурга. Правительственные войска, выступившие против крестьянских и казачьих отрядов, терпели поражения. Грозное имя Пугачева облетело все уста. Успехи восставших могли открыть им прямую дорогу в центральные губернии, в Москву, а там держись дворянские головы! Сколько их уже полегло на востоке России!

Донской казак Емельян Пугачев, под именем императора Петра Федоровича поднявший восстание против дворян и царицы, был подлинным народным вожаком. Он обладал природным умом, огромной энергией, силой воли и отлично знал жизнь крестьянства и казачества. Работные люди и крепостные уральских заводов горячо поддержали Пугачева. Башкиры, удмурты, татары, киргизы, калмыки — многие тысячи людей угнетенных национальностей царской России присоединились к Пугачеву. Хорошо зная народные нужды, он каждому сумел обещать самое для него важное — уничтожение помещиков, землю «без покупки и без оброку», соль, рыбные ловли, оружие. Воззвания Пугачева и его атаманов, «царские манифесты», содержат, как определил Пушкин, «удивительные образцы народного красноречия, хотя и безграмотного».

В сентябре 1773 года Пугачев, поддержанный яицкими казаками, выступил в свой первый поход. Он двигался вверх по Яику — после восстания эту реку переименовали, она стала называться Уралом — и везде вербовал себе сторонников. Восстание разрасталось с каждым днем.

Екатерина II увидела опасность, грозившую империи, и приняла меры защиты от народного гнева. Нужного ей на роль главнокомандующего человека она нашла в лице генерала А.И. Бибикова. Ему уже приходилось усмирять крестьян на Урале, он действовал против польских повстанцев и пользовался доверием царицы. Недаром именно Бибикову приказала она руководить работами Комиссии по составлению нового уложения в 1767 году. Разговоры о законах своим чередом, а на случай перехода их через край — что ж, сильной руке Бибикова можно было довериться.

Главнокомандующий назначался верховным начальником всех районов, охваченных восстанием. Бибикову поручались также и следственные дела по восстанию, для чего в помощь ему была придана секретная комиссия, в которую вошло несколько гвардейских офицеров.

Приготовления эти быстро перестали быть тайной в Петербурге. Узнал о них и подпоручик Преображенского полка Державин. Узнал — и решил во что бы то ни стало принять участие в экспедиции Бибикова. Подробных сведений о ней он, конечно, не имел, его привлекала самая возможность длительной командировки, которая, что греха таить, могла помочь выдвинуться. Державину опостылели парады и караулы, отнявшие у него одиннадцать лет жизни. В карты он больше не играл, знакомых в городе по-прежнему не имел, — что связывало его с Петербургом? Гвардейская молодежь пренебрегала службой, ночами резалась за карточным столом, напропалую ухаживала, но такое «маханье» не прельщало Державина. Был он, выслужившийся солдат, неровней в кругу знатных гвардейцев, и каждый петербургский день напоминал ему об этом. Уехать бы самое время! А там будет видно.

Державин пошел к Бибикову. Главнокомандующий выслушал просьбу незнакомого офицера и, хотя штат был укомплектован, согласился зачислить Державина — уроженец Казани, он мог быть полезен своим знанием края. Через три дня Державин выехал из Петербурга в Поволжье.

Он энергично принялся выполнять возложенные на него обязанности. Озабоченный, как ему казалось, спасением государства от угрозы уничтожения со стороны повстанцев, Державин не видел несправедливости своих действий по отношению к угнетенному царизмом народу и не побоялся представить все сделанное им на суд потомков. «Прадедовские нравы» — так назвал Н.Г. Чернышевский статью, посвященную «Запискам» Державина. По уровню развития, по мировоззрению Державин не мог подняться над веком, как это сделал Радищев, гениально понявший смысл крестьянской войны и выступивший с принципиальными теоретическими выводами о праве народа на восстание. Но ведь на это в XVIII веке решился только один Радищев, потому что он был великим мыслителем и революционером.

Однако Державин увидел, что восстание народа вызвано невозможными условиями его существования, злоупотреблением помещичьей властью, разбоем местной администрации. Не думая посягать на основы самодержавного правления, Державин достаточно резко выступил против несоблюдения законов и мучительства народа, что явилось, по его мнению, причиной крестьянской войны.

Он имел полную возможность и сделать и проверить эти свои наблюдения, ибо служба его протекала в особых условиях. Бибиков командировал Державина в дворцовое село Малыковку (ныне город Вольск) на Волге, в ста пятидесяти верстах выше Саратова, чтобы направлять прибывающие войска и вести закупку провианта. Но Державин получил и устное наставление. В случае неуспеха под Оренбургом Пугачев мог броситься в заволжские степи, на реку Иргиз, впадающую в Волгу напротив Малыковки, и здесь его должен был встретить Державин со своим небольшим отрядом.

Выполняя поручения Бибикова, Державин постоянно находился среди народа и отчетливо видел, насколько велико сочувствие к Пугачеву. В иных местах даже духовенство в полном составе с колокольным звоном и молебнами встречало самозванного императора Петра Федоровича. Войска Екатерины II могли разбить армию Пугачева, но что могли они сделать с тянувшимся к нему народом? Нельзя же было в каждом русском крестьянине, в каждом башкире, калмыке, киргизе, татарине видеть государственного преступника и уничтожать его! Начальники смотрели именно так, но Державин с этим согласиться не мог. Он понимал, что народный протест вызван повсеместным разорением и крестьян и рабочего люда, но думал, что в доброй воле правительства эту беду исправить. В одном из писем казанскому губернатору Державин, например, не обинуясь, писал: «Надобно остановить грабительство, или, чтоб сказать яснее, беспрестанное взяточничество, которое почти совершенно истощает людей... Сколько я мог приметить, это лихоимство производит в жителях наиболее ропота, потому что всякий, кто имеет с ними малейшее дело, грабит их».

В оде на день рождения Екатерины 1774 года Державин говорит об этом в стихах:

На то ль, на то ль сей только свет,
Чтоб жили в нем рабы, тираны,
Друг друга варварством попраны,
С собою свой носили вред?

Рабы и тираны — таково строение русского государства. Это видел Державин, он знал, что в России «каждый либо тиран, либо жертва», как определил Фонвизин, но был совершенно далек от тех решительных выводов, которые сделал Радищев.

Нужно только установить справедливый порядок, считает Державин, и в стране наступят «златые дни», Он предлагает императрице:

Так ты всем матерь равна буди.
Враги, монархиня, те ж люди:
Ударь еще и разжени,
Но с тем, чтоб милость к ним пролити...

Разумное, без грабительства и угнетения, управление страной, по мнению Державина, могло предотвратить народные бедствия, утвердить мир и покой:

Тогда ни вран на трупе жить,
Ни волки течь к телам стадами
Не будут, насыщаясь нами,
За снедь царей благодарить:
Не будут жатвы поплененны,
Не будут села попаленны,
Не прольет Пугачев кровей.

Государыня не стала «матерью», вельможи и чиновники грабят народ, вынужденный обороняться от их мучительства. Рабы не могут жить в дружбе с тиранами. Далеко не все современные Державину русские писатели понимали и это.

Война против Пугачева шла с переменным успехом. Казалось, разбитый наголову в одном сражении, Пугачев исчезал — и через короткое время снова появлялся во главе большой армии. Летом 1774 года он штурмовал Казань, в августе взял Саратов. Взамен умершего Бибикова и заместившего его Щербатова Екатерина поручила борьбу с Пугачевым графу П.И. Панину, опытному и жестокому военачальнику. Он расставил войска вокруг Москвы и, лишь приняв эту меру предосторожности, отправился на Волгу.

Против повстанцев были собраны крупные военные силы. Пушкин в «Истории Пугачева» пишет: «Еще при жизни Бибикова государственная коллегия, видя важность возмущения, вызывала Суворова, который в то время находился под стенами Силистрии; но граф Румянцев не пустил его, дабы не подать Европе слишком великого понятия о внутренних беспокойствах государства. Такова была слава Суворова!» По окончании русско-турецкой войны Суворова вызвали в Россию. 3 сентября 1774 года он прибыл в Царицын — ныне город Сталинград, — принял командование, поставил задачи отдельным отрядам и немедленно выступил с одним из них в заволжскую степь, на Узени.

Суворов со свойственной ему быстротой вошел в военную обстановку, сложившуюся в Заволжье, и отметил энергичные действия Державина. В письме к нему 10 сентября Суворов, сообщая о своих планах, писал, что ожидает от Державина «о пребывании, подвигах и успехах ваших частых уведомлений».

Однако новых «подвигов и успехов» не понадобилось. Гибель Пугачева пришла с другой стороны. Богатые илецкие казаки, окружавшие его, увидев безнадежность крестьянской войны против правительства, владевшего регулярной армией, решили спасать свои шкуры. Во главе с предателем Твороговым они задумали арестовать Пугачева и выдать его властям, заслужив тем себе прощение. Искусно изолировав Пугачева от преданных ему людей, казацкие старшины схватили его и, связанного, повезли в Яицкий городок. Крестьянский царь окончил свое недолгое царствование.

Державин, находившийся в заволжских степях на реке Иргизе, сразу же узнал о судьбе Пугачева и сообщил об этом своему начальнику П.С. Потемкину. Нового же главнокомандующего П.И. Панина он вовсе не известил, полагая, что это должен сделать Потемкин. А тот поторопился послать донесение об аресте Пугачева прямо в Петербург, так что главнокомандующий счел себя обойденным в столь важном случае и был сильно рассержен на Державина. Он знал, что Державин отлучился из Саратова накануне занятия города повстанцами, вспомнил жалобы чиновников, с которыми приходилось сталкиваться энергичному и резкому Державину, и публично объявил за своим обеденным столом, что намерен повесить его вместе с Пугачевым.

У Державина потребовали объяснений по поводу различных эпизодов его службы в Заволжье. Он послал подробный отчет. Панин ответил Державину грозным письмом, утверждая, что он не выполнил своих поручений и едва ли не сделал это умышленно.

«Все те места были Пугачевым похищены и разорены, — выговаривал Панин Державину, — для соблюдения которых преступали вы пределы чина и власти, вам порученной, вступаясь в чужие и вам не принадлежащие должности, наставляя и предосуждая людей, имеющих чины выше вашего и практику, в настоящих делах перед вами превосходную, из чего обыкновенно более повреждения в настоящих делах, нежели поправления оным». Панин рекомендовал Державину «умерить пылкости в рассуждениях» и не соваться туда, где его не спрашивают. Впрочем, последняя фраза письма звучала ободрительно. «Все сие, — заключал Панин, — из меня извлекло усердие к людям, имеющим природные дарования, какими творец вселенной вас наградил».

Панин явно не доверял Державину. Обвинения выдвигались очень серьезные.

Прочитав «ордер» главнокомандующего, Державин сейчас же поехал в Симбирск объясняться с Паниным. Сделать это ему было тем легче, что он имел приказание Потемкина явиться в Казань для сдачи отчета.

Подъезжая ранним утром к Симбирску, Державин встретил великое множество всадников с собаками — Панин ехал на охоту. Не желая попадаться на глаза главнокомандующего и его свиты в тулупе, надетом сверху мундира — октябрь стоял холодный — Державин поторопился отъехать в сторону и пропустил графскую охоту.

В Симбирске он узнал, что Панин не раз и не два грозился его повесить заодно с Пугачевым и якобы только дожидается на этот счет повеления государыни. Однако услышанное не изменило намерений Державина, и, дождавшись возвращения главнокомандующего с охоты, он смело отправился к нему.

Державин был допущен к Панину. Выслушав его краткий доклад, Панин спросил:

— Видел ли Пугачева?

— Видел на коне под Петровском, — ответил Державин.

Панин велел привести закованного в кандалы Пугачева. Хотел ли он упрекнуть Державина в нерадении к службе, показав ему пленника, или просто хвастался редкой добычей? Державин так и не узнал об этом. Панин, посмотрев на Пугачева, приказал его увести и отправился ужинать.

Утром Державин отправился на прием к вельможе. Вместе с группой офицеров он прождал несколько часов. Наконец Панин вышел в утреннем наряде: на нем был широкий атласный шлафрок сероватого цвета и большой французский колпак с розовыми лентами. Он прохаживался по галерее, у стен которой стояли офицеры, никого не удостаивая взглядом. Державин, когда Панин прошел мимо него несколько раз, вдруг решился и, шагнув от стены, остановил гуляющего генерала за руку.

— Я имел несчастие получить вашего сиятельства неудовольственный ордер, — сказал Державин. — Беру смелость объясниться.

Панин с удивлением взглянул на просителя, прервавшего его прогулку, но остановился и велел Державину идти в комнату.

Разговор был долгим. Панин сначала кричал, перечисляя проступки Державина, но потом остыл, выслушал обвиняемого и сменил гнев на милость. Державин был приглашен явиться вечером.

В доме Панина, как водилось при дворе Екатерины, всегда бывал и вечерний прием. Увидев Державина, генерал заговорил с ним, заставил выслушать рассказ о турецкой войне, а после сел играть в карты.

Державину надоело слоняться в покоях вельможи и зевать, глядя на собравшихся. Он подошел к Панину и вновь, как и утром, потянул его за рукав.

— Я еду в Казань, ваше сиятельство, — доложил он, — не будет ли туда распоряжений?

Это было сказано чистосердечно: у Державина действительно накопилось много дел, и задерживаться в Симбирске после объяснения с Паниным он не собирался. Однако Панин вновь обиделся и на этот раз гораздо более серьезно. Он считал, что оказал милость Державину, а тот принял ее как должное и торопится ехать в Казань к Павлу Потемкину, которого Панин терпеть не мог! Каково!

— Нет, приказаний не будет, — сухо ответил он и отвернулся.

Возбудив своим скорым отъездом гнев Панина, Державин в Казани встретился с недовольством Потемкина. Он упрекнул Державина, зачем тот обратился со своим отчетом прямо к Панину, минуя прямых командиров, да еще поехал к нему в Симбирск для объяснений. Потемкин увидел тут неуважение к своей собственной особе, которую ставил весьма высоко, особенно по причине родства с фаворитом императрицы Г.А. Потемкиным, и Державин скоро почувствовал его вражду. Вместо того чтобы откомандировать Державина в Преображенский полк, как это было сделано с другими присланными оттуда офицерами, Потемкин приказал ему вновь ехать на Иргиз искать главаря раскольников старца Филарета.

Державин принялся за сборы, но простудился, тяжело заболел и пролежал всю зиму 1774/75 года. Болезнь расположила его к размышлениям, а подумать следовало о многом.

В Поволжье Державин лицом к лицу столкнулся с океаном народного горя. Он видел, что крестьяне тысячами вставали на зов Пугачева, шли за ним под пули екатерининских солдат, с мужеством отчаяния боролись с сильнейшим врагом. Как же надо было ожесточить народ, чтобы вызвать такую ненависть к власти и каждому ее представителю! И что делать, желая сохранить благополучие России?

Державин искренне считал Пугачева злодеем, посягнувшим на царский престол, но не мог не видеть, что страной нужно управлять по-иному. Подлинным бичом оказалась местная администрация, ее беспощадные поборы и взятки ожесточали народ. Соблюдение законов — вот что Державин счел главным в новых условиях, созданных выступлением Пугачева. Лихоимство и беззаконие должны быть истреблены. О большем он не помышлял.

Опыт, извлеченный Державиным из крестьянской войны, сделал его ярым врагом всех служебных злоупотреблений, горячим поборником строжайшего выполнения законов. Его волновало и оскорбляло неправосудие, где бы он с ним ни встречался. Мощный порыв крестьянского восстания навсегда остался памятным Державину. Близкое участие в событиях крестьянской войны, отличное знание источников и причин народного недовольства не подтолкнули Державина к пониманию характера самодержавного строя, но во многом изменили его взгляды. Державин утвердился в мысли о том, что закон должен быть единым для всех людей, от крестьянина до царя, и долг правительственных учреждений — заботиться о его неукоснительном выполнении.

В немецкой колонии Шафгаузен, где он устроил свою штаб-квартиру, Державин читал немногие книги, преимущественно немецкие, попадавшиеся ему, и в каждой искал ответа на занимавшие его теперь мысли. Так, он прочел книгу графа Тессина «Письма пожилого человека к молодому принцу» и стал переводить ее на русский язык — рассуждения автора показались ему важными.

Тессин был наставником наследного принца Швеции, позже вступившего на престол под именем Густава III. В письмах он изложил свои взгляды на воспитание государей и их обязанности, приводил советы о том, как разумно управлять страной, не ожесточая подданных и не делая их себе врагами. Многое в книге казалось Державину полезным для русских властителей, но перевести ее целиком ему по каким-то причинам так и не удалось. Начал он и другую большую работу — перевод поэмы немецкого писателя Клопштока «Мессиада» — и опять не закончил ее, отвлекаемый службой и, что более существенно, собственным творчеством: Державин написал несколько од, и это было неизмеримо серьезнее всего, что ему до сих пор удавалось сделать.

Позднее, в 1776 году, он напечатал их под названием «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года». Своего имени на этой маленькой книжке Державин не выставил. Сборник заключал в себе четыре переведенные прозой с немецкого и четыре оригинальные оды. Все они содержали рассуждения о недостатках общества, были направлены против лести, клеветы, угождения, чванства знатностью рода. Державин затронул в стихах волновавшие его вопросы о том, как управлять государством, чтобы избежать кровавых жертв и народного возмущения. Он неумолим в своих требованиях чести, справедливости, правосудия.

Емелька с Катилиной — змей;
Разбойник, распренник, грабитель
И царь, невинных утеснитель, —
Равно вселенной всей злодей.

Поставить рядом царя и Емельяна Пугачева, страшного разрушителя дворянского государства, в дни только что подавленного крестьянского восстания было чрезвычайно смелым и даже рискованным шагом. И Державин сделал этот шаг.

Полтора года, проведенные Державиным среди народа, в огне крестьянской войны, оказались для него поистине переломными годами. Он окончательно сложился как поэт, нашел свою тему, свой особый путь, которым пошел в литературе. Мысли о правде, о законности, о долге поэта возвещать истину становятся ведущими в творчестве Державина, так или иначе они звучат в каждом его стихотворении. Слог поэта избавляется от вычурных украшений, делается резким, прямым, иногда грубоватым. Державин не устает разъяснять то, что кажется ему особенно важным. Он учит, наставляет, требует в своих стихах, и оттого многие строки в них звучат публицистически, отдают риторикой, а не поэзией.

Но Державин и не стремился только к чистой художественности. Поэзия была оружием в его руках, он убеждал, объяснял, наказывал своими стихами, нимало не смущаясь тем, что отдельные строфы его од могли казаться назидательными и скучными. Важно было вновь и вновь утвердить заветную мысль о правде, о законе, одинаково обязательном для главы государства и каждого его подданного, и тут Державин не страшился повторений.

Только в марте 1775 года Державин получил приказ закончить командировку и возвратиться в Москву, но выполнил его не сразу. Он отдыхал в Шафгаузене от волнений предыдущих месяцев, набирал силы после изнурительной болезни и занимался литературным трудом. Державин выехал в июне, в Казани повидался с матерью и к торжеству заключения мира с Турцией— 10 июля 1775 года — вернулся в Преображенский полк.

За время командировки Державина сменились все его прежние начальники. Полком командовал Г.А. Потемкин 6 звании подполковника (полковником была императрица), но всем распоряжался майор Ф.М. Толстой. Он принял Державина равнодушно, отдал приказ о его возвращении и сразу нарядил в дворцовый караул. Не зная об изменениях в строе, введенных в недавнее время, Державин на разводе подал своему подразделению команду «Вправо заходи». Оказалось, что строевой порядок изменен и нужно командовать: «Левый стой, правый заходи». За разводом из дворца наблюдал фельдмаршал П.А. Румянцев-Задунайский, приехавший в Москву на торжества; рота была одета Потемкиным в новые мундиры, а вышел конфуз, строй нарушился.

Державин горячо переживал свои служебные неудачи. Он узнал, что П.И. Панин относится к нему по-прежнему враждебно и не скрывает этого при дворе императрицы. Появились и денежные затруднения. Державин поручился в банке за одного из своих приятелей, тот не выплатил долга и скрылся, взыскание было обращено на Державина. Однако он не потерял выдержки и стал искать выхода из положения. Державин обращался к Потемкину раз, и два, и три и, наконец, добился решения: он получил триста душ крестьян в Белоруссии и звание коллежского советника, то есть был выпущен в статскую службу. Жизнь повертывала на новую дорогу.

© «Г.Р. Державин — творчество поэта» 2004—2024
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | О проекте | Контакты